Все, практически все,
стихи "взрослых циклов" написаны мной более пяти лет назад... Для меня это был самый тяжелый и в то же время самый прекрасный и волнующий период жизни, наполненный страстями, творчеством, поисками. Сейчас я со страхом и ностальгией оглядываюсь назад и задумываюсь, хотела ли бы я пройти через все это вновь, и не могу ответить однозначно...
Счастливая семерка
Идет "старуха Шапокляк":
ей только двадцать лет,
а за спиной гражданский брак,
и масса громких "Бред!".
А впереди полно идей,
одно большое "Да!",
и небо словно шепчет ей:
- Твоя судьба - звезда!
Друзья как зеркало надежд
- студенты-высший класс.
Один - Философ-пацифист
и пишет свой рассказ.
Второй - Артист в союзе "Миф";,
он учит свою роль;
другой "оттуда"; - Мютью Стив,
финансовый контроль.
Алиса, Настя и Ассоль
рванули на журфак...
И каждый знает свой пароль
к успеху. В руки флаг!
...Прошло лет тридцать.
Так и так - стекло немало вод,
уже старушкой "Шапокляк"
по улице идет.
А позади полно идей,
"Не знаю", "Да!" и "Нет!",
мужья, отсутствие детей,
усталый будний бред.
И пустота. Друзья стекли
в один огромный сток:
Философ спился, на войну
его забросил рок.
Артист... Любим в союзе "Миф".
Он знает свою роль:
среди болванок и олиф
он - Бог и он король.
Коварный Яго, добрый гном
и благородный принц
слились и гнезда свили в нем
под взглядом сотен лиц.
Он... гардеробщик, и суфлер
- актер незримых фраз,
посредник, критик, друг, дублер...
Все вместе в паре глаз.
Ассоль. Она к своей мечте
реальность не нашла.
На пару с кошкой, в пустоте,
сама себе смешна.
Есенин, запах вялых роз,
посредственный роман
и невостребованных чувств
иссохший океан...
Алиса вовсе... умерла,
ее свела мигрень.
А журналисткою? Была.
Какой то бюллетень.
А Настя - бабушка и Мать:
вся жизнь - семейный сад:
стирать, готовить, убирать...
Но Насте каждый рад.
Все знают – аленький цветок
завял, но дал ростки.
Ее семья – судьба и рок,
а дети – лепестки.
И Мэтью Стив, поверте, жив
- богат, практичен, толст.
И каждый вечер, отслужив,
За дружбу пьет и “рост”.
Он вспоминает “Шапокляк”,
ее задорный смех...
И прибавляет: - В руки флаг!
Я пью за твой успех!
Ортопедический кабинет.
Золушка на очереди.
И дамы преклонных арбузных лет:
“Чего мы тебе и пророчили!”
А ты такая же, как и все
- уставшая от плоскостопия.
Вчера мечтала о колбасе,
сегодня в глазах утопия.
Обыкновенная, берешь плакат,
нарисованный тушью, пальцами,
и идейно направлено - на парад
- в трамвае со всеми зайцами.
И теми же пальцами на мостовой
мелками по стертой поверхности
рисуешь чей-то шарж:как живой,
не лишенный как будто детскости.
Да еще за деньги:бумажные, мятые,
пахнущие всеобщей судьбой.
И люди смеются.Когда поддатые
над этим коронным штрихом над губой.
Да, он тебе вполне удается,
он подмечает характер и нрав.
Плачет последним, кто первым смеется,
когда понимает, как был не прав.
Мы все ошибаемся насчет себя,
когда говорим о душе и о внешности.
Правда выходит лишь у Тебя
- на пустом листе, в исполненье небрежности.
И конечно Ты не “маленький принц”,
не пророчица, о судьбах извещена.
Ты просто умеешь услышать птиц.
И просто – Красивая Женщина.
Как если бы ветер развеял сомненья
изнеженно щурюсь весеннему солнцу.
И патокой вязкой, сладчайшею ленью
опутаны мысли и сердце смеется...
И льются лучи на литые ланиты
Твоих куполов, мои Белые Ночи.
И может все сказано, чувства испиты,
Но час твоей смерти навеки отсрочен.
В оградах, граничащих с графикой неба,
в гранитных ступнях, в твоих
мраморных пальцах
мелькнет тень Петра. И как будто
и не был.
Остался народ. И твой образ остался.
И всадник, осевший под осенью нации
- опавшей, раздетой, голодной дождливой...
И желтой, как грусть. И как венчик акации.
И злобно бурлящей. И нежно ленивой....
В изгибе ромашково-белом признанье
- я вижу друг к другу склоненные шеи.
“Ты лебедь моя, ты мое обожание...”
“Ты ветром и волнами чувства овеян!”
Вечер дремлет на пороге,
приобняв за плечи Ночь.
В сенях прикорнула дочь
- Сон заботливый и строгий.
Шум и топот не разбудят
до поры уснувших. ветер,
убаюкав, будет петь им
про превратность наших судеб.
А в палатах смех и солнце
- День гуляет громогласный.
Утро - сын его прекрасный
щебетаньем птиц смеется.
он влюблен и в этом чувстве
не найдет себе покоя...
От того оно такое
- утро радости и грусти.
Упали слова в безграничную невидаль,
Разбились о слух, раскрошились в сердцах...
Давно ли в тоске мы по жизни чьей не были?
Давно ли снимали мы маску с лица?
Давно ли рыдали от боли, вновь найденной,
потерянной ранее в слове "пройдет",
давно ли шептали: Найти бы ту гадину...
давно ли с тревогой смотрели вперед?
И вот снова смерть, снова в душах трагедия.
Я бью кулаком о пресованный мел:
Зачем эти - в "ящике" - строят комедию?!
Зачем ему смерть? Он ее не хотел.
За ней не стремился, ее не отталкивал,
он шел по прямой не пытаясь сбежать.
Не раз спотыкался о зависть - Бог сталкивал,
но в этот раз ...так и остался лежать...
Я в блеске ботинок усмешку увидела:
рыдайте - погибла живая мечта
о сказочной жизни, покуда невидимой.
...Была в нем изысканность и простота.
Я помню глаза эти, светлые, добрые,
живые глаза. В них светящийся ум.
Плачь помнящий, в том ничего нет зазорного,
быть может смягчится жестокости бум.
...Спят в песочницах игрушки,
Спят на лавочках старушки,
И занудные кукушки
В парке мирно спят.
Даже старые качели на корявой лысой ели
Тихо спят и, в самом деле,
Вовсе не скрипят.
Спит и сторож, дядя Миша.
В эту ночь он не услышит,
Как прожорливые мыши
Жрут на складе дичь.
Будет спрос за недостачу,
– сон охранника оплачен, –
Спать не должен. Миша плачет:
– Ах, я старый хрыч!
Спит механик, храп разлился...
Мать вздыхала: "Ты б женился.
Я боюсь, как бы не спился,
Каждый день – заказ... "
Деньги есть, а значит – водка, и дешёвая селедка,
И задобренная тётка
С маслом пьяных глаз.
Спит Елена. Ей – прекрасной
Снится сон, как в небе ясном,
Поясочком опоясан,
К ней несётся Он.
На кораблике крылатом, юн лицом, ума палата,
И высокая зарплата.
Весь в неё влюблен.
Сплю и знаю, где я не был.
...Буду я, и будет небо,
И луна, как ломтик хлеба,
"Порошковый путь".
Город спит. И каждой ночи,
С её снами, как ни хочешь,
Больше не вернуть.
Однажды утром я проснусь не просыпаясь,
И встав со смятых снами простыней,
Я выйду в жизнь, земли лишь раз касаясь,
В тот миг как телом след оставлю в ней.
В сиянье снов, оставленных в потемках,
И тут же взятых памятью с собой,
Я буду падать, но летать
В душе пока не выросшим ребенком,
Как стриж, мечтою, воспаряя над толпой.
Вам будет больно, мне – безумно сладко.
Я буду плавать в собственном бреду.
И скажут горько: "Дурочка... ",
А кто-то, может быть, с ухмылкой: “Психопатка...”.
Ну что ж – в психоз свой полностью уйду.
Уйду неслышно, тенью не касая,
Ни стен домов, ни тротуаров гладь.
Сама как тень, стою в снегу босая,
И чудится: "Забавно – умирать".
Глаза блестят – слеза ползёт упрямо.
У всех присутствующих скорбно-жалкий вид...
И хочется сказать: "Прошу, не надо, мама! ".
Могу уйти. Но сердце не велит.
Л юбовь сильна. Она зовет обратно
В оставленный в полете мною мир.
И снова, и опять, а значит – многократно
Придержит главный выигрыш жизни тир.
Тонкие строчки срывались и падали
В тёплые струи линий руки,
В тени сомнений:
"Может... ", "А надо ли?",
В дебри разбавленной плачем тоски;
В солоноватый раствор, выполняющий
Функцию слез –
Показателя Вас,
Вашей души, то отменно воняющей,
То расцветающей в отблеске глаз.
Тщетно стремились сказать ощутимее,
Чтобы вас поняли Тот или Та...
Стали, не зная,
С Самим побратимом Вы,
Вновь задавая вопрос. Пустота...
В массе людей одиноки и загнаны,
Тщетно ища, натыкаясь на след,
След от плевка,
Путь заведомо заданный.
Ориентиры на "да" и на "нет".
Зря израсходовав жизнь на раздумья:
Как бы, чтоб "да",
Но с оглядкой на "нет",
Сами собой превращаемся в мумии,
Кутаясь в страхи, расчёт и запрет.
Лечим, нуждаясь в самолечении,
Элементарных не зная вещей,
Учим.
Толкуем, не зная значения...
С вилкой в руке дегустация щей.
Чувствуя новое, не открываемся,
А запираем поглубже в нутро.
Нам доверяются, мы издеваемся,
Как автомат для жетонов в метро.
Смачно отплёвывая откровения,
В грязь опускаем тяжестью фраз...
Где наши чувства, мысли и рвения?!
Канули. В иле опущенных глаз.
Тонкие строчки срывались и падали.
С губ рвался звук – то ли стон, то ли свист...
"Может ему прочитать? " Тут же: "Надо ли? "
Правда, а надо ли... Скомканный лист.
